Руки Томаса машинально укладывали книги стопками. Немного денег он уже скопил. Если все распродать, на переезд в Америку хватит. По-английски он пишет не хуже, чем по-немецки. Свои статьи он и там всегда сумеет пристроить. Мировой рекорд стометровки — 10,4 секунды, вчера он пробежал эту дистанцию за 10,9. Любые средства хороши, лишь бы достигнуть цели. Он там добьется своего. Ведь ему еще только двадцать лет, черт побери!

У Томаса все внутри онемело. Никакой боли. Он скинул пиджак, брюки и бросился в постель.

Иное дело, конечно, спокойно лежать, спать и видеть сны. Тут его опять примется точить червь. Но если каждый день с семи до десяти вечера хорошенько тренироваться, а затем в постель — уж он как-нибудь да заснет мертвецким сном.

«Тоже в губы? Не ответила! На это она не ответила. Значит, целовалась. Как тогда со мной на дороге. Целовалась. В губы».

Он ощутил ее поцелуй. И на этот раз не отступил перед последней близостью. «Хватит быть дураком. Хватит!» Он с силой притянул ее к себе.

(Но это понимала и Ханна. Ни на какую заросшую шиповником дорогу она больше с ним не пойдет.)

Она лежала, скрючившись под одеялом, пылающая и заплаканная, мысленно разрываясь между Томасом и доктором Гуфом, а тот сидел с сестрою в ресторане отеля: последние посетители. Кельнер дремал на стуле возле буфета.

Лишь когда доктор двумя пальцами высоко подымал рюмку на тонкой ножке, вино приобретало для него особый букет.

— А глаза, Нина? Видела ты ее глаза? И взгляд видела? Когда она вскидывает ресницы, в ее зрачках открывается — запрятанное глубоко, глубоко! — такое инстинктивное понимание законов жизни, побольше, чем у старика Канта из Кенигсберга.

Сестра уже минут пятнадцать не разжимала тонких губ и не сводила глаз с горящего воодушевлением брата, она не отвела от него взгляда, даже когда прикрыла рукой бокал, куда он хотел долить вина.

— Знаешь, ее прелесть просто слепит, у нее какая-то прирожденная гордость. А как она ходит… Вот так она и в меня вошла. — Улыбаясь, он поджал губы, выражение его лица говорило о полной уверенности в том, что сестра поймет его увлечение. — Ты понимаешь…

Она понимала. Она изумлялась и радовалась и в то же время не позволяла себе изумляться. Она приобщалась к жизни через брата, который отважился вступить в эти страшные джунгли.

— Скажи, Нина, ты веришь, что она меня полюбит? Скажи!

Случайно приехала из Оксенфурта в Вюрцбург и тут нежданно-негаданно становится свидетельницей чуда. И она не отрывала глаз от брата, уже готовая уверовать в чудо.

Как взломавшие сейф жалкие воришки замирают перед долгожданным сокровищем, так сидели они, ослепленные этим вторжением в жизнь, одни в пустом зале, дальний конец которого скрывался во мраке. Кельнер зевнул.

VII

Старик, уже двадцать лет пользовавшийся замшелой уличкой вместо плевательницы, последние дни был занят исключительно одним: как бы докопаться, что же все-таки происходит в оружейной лавке фрау Юлии.

Каменщики выносили мусор и битый кирпич. Ломовые выгружали у подъезда какие-то тяжелые ящики с маркировкой «Большая скорость», а столяр втаскивал новые полки.

Стену между лавкой и задней комнатой выломали. С нынешнего дня фрау Юлия окончательно поселилась у Соколиного Глаза, свадьбу должны были сыграть в ближайшие дни.

Фрау Юлия последовала совету мужа, она не только расширила помещение, но и ассортимент: отныне в ее лавке, помимо оружия и патронов, можно было по сходной цене приобрести и скобяные изделия, перочинные ножи, любой величины ножницы, лезвия для безопасных бритв, бритвенные и точильные приборы.

В витрине на самом видном месте красовалась стеклянная чаша с водой, а в ней — ножик и вилка. Пусть покупатель убедится, что великолепный столовый прибор, сделанный из дешевого белого металла, но блестящий, как серебро, годами будет лежать в воде и не заржавеет.

Над чашей висел на нитке чудо-нож с двадцатью семью лезвиями, а выше, распростерши крылья во всю ширину витрины, со вчерашнего дня парил орел. Вот какое чудище может убить охотник из ружья, купленного в этой лавке, если, конечно, у него есть время и деньги прокатиться в Альпы и ему посчастливится встретить орла. Ни один мальчишка не мог равнодушно пройти мимо заманчивой витрины.

— Мне нужна дюжина вот таких кронштейнов для парового отопления. — На странице клеенчатой тетради — он зашел в лавку по дороге в университет — Томас набросал кронштейн в натуральную величину. — Из пятимиллиметровой полосы!

Соколиный Глаз спустился со стремянки. На нем был подпоясанный в талии передник в белую и голубую полоску.

— Собственно, это слесарная работа. Но сделать можем.

Лишь теперь Томас заметил, что стеклянный глаз нового хозяина был уже не небесно-голубой, а карий и почти не отличался от настоящего. Ради фрау Юлии Соколиный Глаз изменил своему любимому цвету.

Томас между тем прислушивался, есть ли кто-нибудь в мастерской. Там было тихо.

— Лучше я сам поговорю с мастером.

— Не знаю, тут ли он. Вчера его что-то не было. Это с ним впервые за два года, что он у меня работает. Обычно он — сама аккуратность. — И фрау Юлия с нежностью взглянула на своего супруга. Даже когда она говорила: «Какое сегодня чудесное солнце!», она смотрела на него, будто от него зависело — светить солнцу или не светить.

«Прямо отсюда пойду к нему на квартиру, — подумал Томас. — Посмотрю, действительно ли он смылся».

— Служил у меня приказчик, пять лет подряд был точен, как часы. А потом завел себе пару канареек, стал разводить потомство, и все пошло прахом. Еще жива была покойница жена. — Соколиный Глаз произнес это с сияющим лицом и даже не подумал покоситься вправо. Уже несколько дней как он перестал коситься вправо, когда что-нибудь напоминало ему первую жену.

Окошко в мастерскую раздвинулось, и двойной вороненый ствол охотничьего ружья с привешенной к нему квитанцией угрожающе просунулся в комнату.

— Заказ шапочника Лемлейна — чистка, смазка, а также заменен винтик в прикладе! — Лица анархиста не было видно.

Когда Томас по пути в мастерскую проходил через лестничную площадку, в дом вошли четверо мужчин: полицейский с детским личиком, который при аресте Соколиного Глаза так бережно надевал на него наручники, уголовный комиссар, господин Тэкстэкс и судебный эксперт-химик из Мюнхена — толстенький человечек с вдавленным лбом и забавно отвисающими полными щечками. На подбородке у него болталась, словно приклеенная, длинная черная бородка лопаточкой.

«Слишком он долго тянул, теперь его схватят». Томас вошел в